Plurk paste

Роза Скачедуб: Больных нужно обязательно любить

«Мои года — моё богатство» – эта фраза как нельзя лучше подходит героине нашего номера. Роза Гавриловна Скачедуб, человек-легенда, удивительная женщина, чья судьба уже более 70 лет связана с самой трепетной и благородной врачебной специальностью — с акушерством и гинекологией. По стечению обстоятельств поступив в 1941 году, в самом начале войны, в Молотовский государственный медицинский институт, она в течение жизни стала одним из наиболее заслуженных и востребованных специалистов нашего города: потрясающая клиническая интуиция и богатейший опыт позволяют ей оставаться в профессии, разбираясь с самыми сложными и неочевидными случаями заболеваний. 93 года, практикующий врач, человек активной жизненной позиции... Вы только вдумайтесь.

Кочевое детство
Родилась я в городе Выкса Нижегородской области. Отец работал простым жестянщиком на заводе, отслужив, тем не менее, на флоте; коммунист. Мама — дочь священника. В семье у неё было 16 или 17 братьев и сестёр. У меня сохранилось мамино письмо, в котором она описывает, как я появилась на свет: когда пришло время меня рожать, у родителей ничего не было, даже пелёнок. Их соседка об этом узнала, принесла очень красивый детский набор: кофточку и одеяльце, и меня из роддома в таком шикарном одеянии и забрали. Как принесли домой, сразу сняли и отдали соседке обратно - принципы были выше быта.
Мы очень много переезжали: из Выксы в Павлово-на-Оке, оттуда в Нижний Новгород, потом в Ленинград - папу отправили туда на учёбу в институт инженеров водного транспорта. Я всё время меняла школы! После Ленинграда был Семипалатинск, потом Николаев. Здесь мне пришлось сделать свой первый профессиональный выбор.
Всё детство я занималась балетом, были успехи. Училась в детской хореографической группе, и внезапно прошла по конкурсу: меня отобрали в Московское хореографическое училище. Когда я сказала об этом дома, папа веско – хотя человек был не грубый, очень любил меня, брата и сестру – сказал: «В моей семье артистов не будет!» Всё. На этом дело кончилось.
Тут мы переехали в Пермь, я была уже довольно взрослым человеком, училась в 9 классе. А вот 10-ый пришлось заканчивать уже в Вязниках Ивановской области. Был июнь 1941 года...

Сложный случайный выбор
На войну я не попала, потому что мне было только 16 лет. Решила поступать: хотела стать учителем в школе, в семье было много преподавателей. Вначале я послала документы в юридический, но меня, как иногороднюю, не приняли. Вдруг мама бежит с газетой, кричит: «Роза! В вузах Урала начинается учёба 1 октября!» – а на дворе 8 октября. И меня отправили в Пермь, там были мои близкие подруги; к тому же, тогда жутко бомбили Москву.
До Перми мы плыли восемь суток. Я ехала и думала: в Перми есть педагогический, пойду туда. Меня встретили подружки: одна уже училась в фармакологическом институте, остальные в медицинском. Они меня и затащили в медицину.
Подруги сказали: «Иди к ректору! Петруша хороший!» — это они так Петра Петровича Сумбаева, тогдашнего руководителя мединститута, по-доброму называли. Я послушалась, пришла, он говорит: «Девочка, а ты знаешь, что мы с сентября занимаемся, а уже 15 октября?» Смотрит аттестат, а он хоть и не полностью отличный, но хороший, добротный. Решили, что я смогу догнать программу. Так стала я студенткой мединститута — непреднамеренно и случайно. Хотя надо сказать: моя мама всегда хотела, чтобы я была врачом.

Учёба во время войны
Жила в студгородке, мы сами топили печки, ездили пилить дрова на Каму. По очереди дежурили на Перми-2: из Москвы везли ужасающее, огромное количество раненых. Все институтские помещения были заняты. Было тяжело, но мне всё больше и больше нравилось учиться.
Занимались всего 4 года, довольно быстро появились лечебные дисциплины, было много практики. Анатомию изучали в анатомическом театре, а не по книгам. Потом пошла физиология: вёл её у нас профессор Анатолий Анатольевич Зубков, интереснейший человек, и эта специальность пришлась мне очень по душе. Уже на 2 курсе началось акушерство.
Помню, на хирургии я упала в обморок. Гнойную перевязку делали: молодой человек, из его лёгкого течёт гной... Меня вытащили в коридор, преподаватель подошёл, смотрит, посмеялся – хирургом будешь! Преподавал знаменитый Василий Николаевич Парин, хирург с огромнейшим опытом и авторитетом. Он говорил: «Знаете, ребята, вот всю жизнь работаю, а перед операцией всегда читаю в учебнике, как она выполняется…»
Единственный минус: программа шла очень быстро. Хотя были и прочие непредсказуемые сложности. Когда мы закончили два курса, вдруг из Москвы пришло распоряжение о том, что нужно в Пермском мединституте срочно создать санитарно-гигиенический факультет. Перелом войны уже был виден, требовались санитарные врачи. И всех, кто сдал экзамены без переэкзаменовок – всех, кроме детей профессоров — перевели на санфак. В тот момент я была в ужасе, потому что мечтала стать именно лечащим врачом, не санитарным!
Однако декан санфака нас успокоил: сказал, что несмотря на смену факультета, дипломы получим лечащих врачей. Впрочем, назначения всё равно начали давать на санитарных врачей. Меня хотели направить в сторону Японии — дело было летом 1945 года, и там война ещё не закончилась. Но к этому моменту я уже вышла замуж и никуда не поехала. Институт закончила с отличием.
К слову сказать, в Японию тогда никого не отправили. Наш выпускной вечер был 8 августа 1945 года, а 9 августа на Нагасаки была сброшена ядерная бомба.

Начало карьеры
После моего окончания в институте кафедрой физиологии начал руководить профессор Михаил Романович Могендович, и ему дали возможность открыть аспирантуру. Он мне предложил поступить, тем более, что физиология мне всегда нравилась — это была специальность, близкая к лечебной. Я начала исследования и в 1949 году защитила кандидатскую диссертацию: «Влияние магнитного поля на проницаемость клетки к различным лекарственным веществам».
Родила, муж нашёл няньку: я дни и ночи пропадала в институте. Кроме научной работы, занималась преподаванием, и это мне страшно нравилось. Но тут я заболела: студентов много, говорила я непрерывно и перегрузила горло – было подозрение на туберкулёз голосовых связок, отправили на четыре месяца на больничный.
В больнице пришлось справляться с приступами паники: «Кто я, если не преподаватель и учёный? Что будет, если мне нельзя будет говорить?». Но страшный диагноз сняли, связки восстановились. Я продолжила вести учебные группы, со студентами я всегда находила общий язык.

Переквалификация
В это время в институте начались сокращения, и одну из сотрудниц нашей кафедры должны были уволить. Я пришла к профессору Могендовичу и предложила, чтобы уволили меня, а не её. Незадолго до этого мой муж случайно познакомился с тогдашним заведующим кафедрой акушерства и гинекологии, профессором Лебедевым. Тот мной заинтересовался – главным образом потому, что я умела работать на приборах. В результате получилось так: в течение двух лет я работала на полставки на кафедре физиологии и ещё в областной клинической больнице на полставки врачом-акушером.
Мне нужно было набирать опыт, дежурила я со всеми врачами, занималась по ночам. Через 2 года я полностью перешла на кафедру акушерства ассистентом – акушерско-гинекологическая служба в Пермской области тогда переживала свой подъём. Правда, мне было несколько неловко и неудобно: я имела ставку врача и изрядную кандидатскую надбавку, поэтому получала больше других врачей, которые гораздо лучше владели профессией. Но я быстро закрыла все пробелы в собственном образовании.
Работала много. Как-то раз села в поезд ехать к родителям в Днепропетровск. И тут меня спустя пару суток будят в поезде: «Вы здоровы? Вы плохо себя чувствуете?» А я ночи три или четыре до этого всё дежурила и дежурила, поэтому легла и не просыпалась.

Работа врача как способ сбросить вес
Система здравоохранения была построена в советское время следующим образом. Ты преподаёшь, ведешь группу студентов. Но учебное расписание составлено так, чтобы три раза за год недели две-три были свободными. В это время нужно ехать в район, работать с местными врачами, учить их, оперировать сложных больных. У нас в больнице был вертолёт, и на экстренные случаи нас также вызывали.
Моим прикреплённым районом было село Частые, в районе Воткинска. Один выезд особенно врезался в память: его я помню всю свою жизнь и никогда не забуду.
Приезжаю в село поздно вечером, непогода, пароход долго шёл. На пристани мне говорят: «Ночь, куда вы в больницу пойдёте, оставайтесь здесь, номера есть» — я осталась. Около полуночи слышу крики: «Где тут врач?» Меня вытащили, увезли на лошади в больницу. Говорят – женщина с кровотечением. Я и думаю: выкидыш, подпольный аборт, внематочная беременность... Но нет.
Женщина ехала с покоса с дочерью на телеге, лошадь увидела автомобиль — а автомобиль в то время был редкостью — и шарахнулась от него. Женщина упала с телеги на косу, которая лежала острием вверх. Ранение живота, еле дышит. Казалось бы, случай не мой – но хирург в отпуске, есть только начинающий врач-акушер и я. Я из Перми, я врач, поэтому нужно помочь.
Начала оперировать. Разрезала живот, обнаружила небольшое ранение печени. Вспомнила из институтского курса, что в такой ситуации можно пришить сальник, что и сделала. Но женщина всё равно задыхается, хотя кровотечение остановилось, кровь убрали... Слышу – что-то хлюпает. Стала исследовать брюшную полость дальше, и с ужасом обнаружила ранение диафрагмы, и через дыру нащупала сердечную сумку. Главный врач побежал за книгой, посмотреть методику, а там ничего не написано, как ушивать диафрагму со стороны живота, говорится только, что нужно для этого пилить рёбра. И, как в кино — начинается гроза, гаснет свет, и ничего не видно.
Мы зажгли керосиновые лампы. Я побежала к телефону, проконсультировалась с пермскими коллегами. Они рассказали, что раз сердце работает, значит, сердечная сумка цела. Моё дело — закрыть это отверстие. И я ушила отдельными швами: на вдох шила, на выдох нет, чтоб не поранить сердце. Ничего не было видно, я делала операцию вслепую: горела одна общая керосиновая лампа. Больной давали эфирный наркоз, и мы очень боялись, что эфир из-за керосиновой лампы загорится.
Только я всё зашила и начала пить чай — снова прибегают: задыхается пациентка! Снова звоню в Пермь. Там мне уже говорят: «Скорее всего, слишком много воздуха набралось во время операции, это крепитация, сделать ты ничего больше не можешь. Утром пришлём вертолёт, остаётся только надеяться». Вертолёт прислали, женщина осталась жива.
За тот приезд я похудела на 8 килограммов: был и акушерский случай, кесарево сечение; и молодого человека пришлось оперировать после ранения в живот; и в довершение, когда я поехала назад в Пермь, на пароходе очень сильно обварился кочегар. Здесь уже пришлось поворачивать и отвозить пациента в Осу, потому что на борту у меня ничего с собой не было. Когда вернулась домой, спала, как убитая.
С территориями работали мы потом много: за мной закрепили Юрлинский, затем Кунгурский районы. За эту преподавательскую, даже можно сказать – просветительскую деятельность я была награждена медалью «За доблестный труд» и знаком «Отличник здравоохранения».
Сложных случаев в моей практике было много. Иногда и ножами кухонными перфорацию головки делали, потому что родить женщина не может, и нужно делать выбор: либо умирает ребёнок, либо оба. И мы спасали женщину. В моей профессии за каждой болезнью стоит маленькая или большая личная трагедия, поэтому к каждой пациентке нужно быть внимательной, а не только хорошо лечить её по инструкции.

Заведующая кафедрой
В 1971 году меня назначили заведующей кафедрой акушерства и гинекологии, возглавляла я её недолго, до 1974 года. Не могу сказать, что я восприняла это назначение с радостью: когда узнала о нём, пришла к Вагнеру и сказала: «Евгений Антонович, я не люблю эту работу! Я люблю преподавать и лечить!». На что он мне ответил: «Ищите тогда себе начальника, я не могу ничего сделать. Пока будете заведовать». На это время я лишилась операционной: некогда было, всё время приходилось что-то согласовывать. Я не занималась со студентами: только лекции читала, группы уже не вела. К счастью, в 1974 меня на этом посту сменил Георгий Тарасович Ищенко, и я смогла вернуться к своей любимой врачебной и лечебной деятельности.

Профилактика
В советское время мы плотно занимались профилактикой, проводили так называемые лекции общества «Знание». Читали их везде – и на производствах, и в школах, и в университетах... Почему сейчас их не читать? Говорят: запрещено! Мы обсуждали недавно это с главным детским гинекологом страны, она говорит: «Теперь считается, что это развратно». Теперь никаких занятий по половому воспитанию в школах никто не проводит: это заменяется интернетом и добрососедскими советами. А наши лекции были построены хорошо и адаптированы под тот или иной возраст: отдельно читали детям, отдельно приходили супруги, а также беременные со своими мужьями. Всё это было бесплатно. Сейчас масса разной литературы, но в ней каждый пишет, что хочет, и не всегда правильно.

Пациенты
Пациенты стали более грамотными, но это не значит, что умнее. Выучили много научных терминов, но в системе они, конечно, вообще ничего не знают. Зато зачастую считают, что понимают лучше врача, как им следует лечиться, и их приходится дополнительно переубеждать.
Но за свою долгую практику я заметила: если ты сердечно относишься к пациентке, то и она, скорее всего, ответит тебе тем же. Много трагедий произошло на моих глазах, некоторым я всё же помочь не смогла… Но все тревоги и заботы отступают, когда видишь спасённую жизнь, родившегося ребёнка, выздоровевшую женщину. Порой они даже мне стихи посвящают! Вот помню такой: «Берёзка в беленьком халате с улыбкой солнечной своей. Она появится в палате, забьётся сердце веселей. А если встанет смерть у двери и мгла закроет синеву, она войдет, и я поверю, что непременно оживу!» Ради одного этого уже стоит работать.

Технологические вопросы
С точки зрения технологий медицина шагнула далеко вперёд. Помню, когда я заведовала кафедрой, у нас рожала дочь Коноплёва, первого секретаря Пермского обкома КПСС. Мне не понравилось сердцебиение плода, и я решила отправить пациентку самолётом в Москву. Однако Голдобин, руководитель пермского облздравотдела, передал, что Коноплёв доверяет своим акушерам и дочь отправлять в Москву не намерен.
Поэтому мы решили проконтролировать этот случай и записать сердцебиение плода на новый, недавно появившийся в роддоме аппарат. Это была огромная машина, на четырёх колёсах, телега, от одного вида которой можно было обмереть. Записали, в связи с полученными данными построили лечение, и пациентка смогла у нас спокойно родить. Но случай был непростым.
Сейчас операционные оборудованы по последнему слову техники, не нужно делать таких огромных надрезов, как мы делали раньше, стоит только прикоснуться щипчиками и прижечь... Все технологические новшества – это очень хорошо. Я в восторге, и с радостью пользуюсь достижениями современной медицины.
Необходимо только помнить, что ни один самый высокотехнологичный аппарат никогда не заменит умного и внимательного врача, способного проанализировать случай и выделить главное, выработать тактику и схему лечения. Больных нужно обязательно любить, и больной обязательно должен знать, как вы хотите его лечить. Нельзя, чтобы пациенты были как слепые котята: всё назначено, а они не понимают, от какой болезни и каким лекарством их лечат.

Родоначальница врачебной династии
С семьёй мне повезло. Григорий Емельянович Скачедуб, мой первый муж, был намного меня старше, и очень меня поддерживал. Мы познакомились случайно, когда летом я работала на Керчевском сплавном рейде. В тот момент он был учителем химии в школе, и давно закончил университет. Два года мы встречались; по службе Григория Емельяновича захотели перевести в Нальчик. Он спросил меня: «Поедешь?» Я же ответила: «Ни в коем случае. Пока не закончу институт, никуда не поеду и замуж тоже не выйду». Он принял решение остаться в Перми, и в 1945 году мы поженились.
Первое время жили в общей квартире: пять комнат на четыре семьи. Наша была большая, в неё выходило пять дверей, и от угла до угла пришлось всё загородить ширмой. Там родилась дочь Татьяна. Сейчас когда мне говорят: «Ой, я не могу иметь ребёнка, у нас ещё квартиры нет!», я люблю приводить свой пример. После войны я была уже преподавателем, а мои соученики вернулись с фронта и все переженились. Для семейных выделялись отдельные комнаты в общежитии, и ребята поступали так: одна из девочек оставалась дежурить со всеми детьми, остальные шли учиться. Потом менялись. И учились! И лучше сегодняшних учились!
Григорий Емельянович очень интересовался музыкой, сам когда-то пел. Мы много ходили в театр. Пришло время, муж заболел, долго не ставили диагноз, экстренная операция... Оказался бессимптомный рак толстого кишечника. Помню, я хотела второго ребёнка — моей мечтой было, чтобы у меня родилось трое детей, как у моих родителей, но муж сказал: «Знаешь, не надо. У меня такой возраст, что мало ли что может быть. Как ты останешься с ребёнком одна?». Так и получилось. Предчувствовал он, что ли.... Через 2 года после этого он умер. Вместе мы прожили 20 с лишним лет.
Второй раз я вышла замуж в 50 лет – за профессора Александра Ильича Левина, тоже врача, очень симпатичного, хорошего человека. Мы прожили вместе 10 лет: такова статистика - мужчины умирают раньше женщин.
Моя дочь Татьяна продолжила врачебную династию: она рентгенолог в ПККБ. Один из внуков тоже выучился на врача, потом бросил; однако вернулся, закончил ординатуру и занимается сейчас исследованиями на МРТ. Второй внук – программист, очень самостоятельный, сам выбирал себе профессию. У старшего внука первая жена акушер-гинеколог, и там правнучка Милана, которая скоро пойдёт уже во второй класс. Девочка хорошая, рисует, танцует, читает с четырёх лет. Второй правнучке – от второго внука – ещё только год исполнился.

В здоровом теле – здоровый дух
Всю жизнь, кроме лечения и преподавания, меня крайне интересовала общественная деятельность. В советское время я была членом компартии, активно участвовала в выборах. Одно время была секретарём партийной организации лечфака, а также членом парткомитета института. Это занимало много времени, но я не могла отказываться от таких должностей: если выдвигают, значит, ты должен принять эти обязанности.
По дому я всегда любила хозяйничать: шила платья, вязала. Ещё в институте я продолжала ходить в балетный кружок. Хоть шла война, но у нас был руководитель балетной группы, и мы ходили танцевать. Двигаться я всегда любила.
В детстве с семьёй я много переезжала, но поступив в Пермь на учёбу, осела, и больше никуда не перебиралась. Но продолжала много путешествовать, чаще всего к родственникам: или в Нижний Новгород, или в Днепропетровск. Со временем стала ездить на юг, в Крым, на Кавказ.
Кавказские горы — моя особая любовь. Там я чувствую себя очень вольно и хорошо. Меня всегда туда тянуло, папа смеялся: «Ты у нас грузинка!» Нам всегда говорили, что мы либо татары, либо евреи, либо грузины...
Не чужд мне и дачный отдых. Наша деревня – это Чикали на Сылве, там лодка и река: это моё любимое занятие, люблю грести.
Много лет назад в мединституте организовалась группа преподавателей. Под руководством Нины Яковлевны Оноховой мы занимались спортом в большом зале главного корпуса: там были шведские стенки, брусья, конь, кольца, скамейки. В зимнее время ходили на лыжную базу. То есть круглый год! Наша группа здоровья называлась «Зайцы». Потом к ней присоединились преподаватели уже из других институтов - химики, биологи, физики...
Недавно я хотела возобновить занятия где-нибудь в зале, но сейчас там другие снаряды, мне они не подходят. Поэтому сейчас у меня правило: я еду от Горьковского сада до парка у Гознака, там выхожу и иду оттуда на работу пешком. Но сейчас ноги болят, и нужно ходить медленнее, поэтому получается реже, чем хочется.